- Тебе нельзя туда, ты пришелец, - услышал он строгий голос.
- Ну, ну, ну, - возразил Гаврила, - а клеща крапчатого не хотите?
- Что? Что?
- А то, что он может сожрать ваших лириков, с кем тогда целоваться будете?
Женщины пошептались и решили показать ему море Винос. А еще они попросили Гаврилу не произносить слово "женщины", оно, оказывается, для них порочно.
- А кто же вы есть? - изумился Гаврила.
- Профурсетки, - хором ответили они.
- Дикость какая-то, - раздраженно заметил Гаврила. - И какой только умник придумал.
Едва успев договорить, Гаврила почувствовал, как неведомые силы толкнули его на что-то мягкое. Опомнился он в воздухе на белоснежном пушистом листе. Женщины летели рядом. В розовых лучах солнца они были еще краше. Вишенки в волосах лопнули, и появились нежные белые лилии. Гаврила вдруг увидел себя и очаровательный эскорт со стороны. "Сказочно! Невероятно! По-коммунистически! Ой, что это я!" И тут же успокоился: "Ах, да это же земные пережитки!"
Показалась долина Васильков. Васильки ростом с подсолнух покачивались и перезванивались между собой. И наконец заголубело море Винос. Гаврила разочарованно присвистнул. "Море размером с пруд, разве только вода голубовато-прозрачная и желтый песочек, вроде как морской".
- Вот мы и прилетели, - услышал Гаврила, - это и есть море Винос. Гаврила заерзал на листе. "Я так понимаю, что эти фурии и не думают приземляться", - с досадой подумал он. Женщины молчали и во все глаза наблюдали за Гаврилой.
А Гаврила вдруг взял да и спрыгнул с листа в море. Что тут началось! Крик, шум, возня на берегу. А в крошечном море Винос плыл Гаврила Мамонтов. Вода бусинами стекала по лицу и попадала в рот.
- Вкусно, - наслаждался Гаврила. Но чем больше капелек таяло во рту, тем тяжелее становилось плыть. На душе у Гаврилы потеплело, и Эзоповы слова завертелись на языке: "Выпей море, Ксанф, выпей море, Гаврила". Три глотка только и смог сделать Гаврила и тут же уперся ногами в отмель. Прошел два шага по берегу и упал.
- Ты нарушил светлые чары нашей планеты! - верещали женщины, боясь приблизиться к нему.
Пьяный Гаврила, не обращая на них внимания, снимал с себя мокрую одежду, приговаривая: "Я намедни медку поел, и ни жу-жу. Девочки, вам знакома такая игра - кегельбант? А банты я сам лично буду завязывать на попке..."
- Гаврила, мы должны тебя наказать, или сам Римша сюда прилетит и убьет тебя.
- Фурсетки, вы что-то не то тарабаните. Не надо крови, не надо. Не будем кровожадными, давайте лучше я вам стишок прочту.
В клетчатых трусах, с широко расставленными ногами, он гордо вскинул голову и с пьяной одержимостью заорал:
Женщина - ситцевый пряник,
Женщина - леденец!
Эти люля-кебаб, жирные люля-кебаб,
Бараний жир зальет весь мир...
Гавриле вдруг нехорошо стало, при слове "жир" во рту горечь появилась. А женщины кричали: "Римша, Римша!". Больше Гаврила ничего не помнил.
Проснулся он в пещере из синего камня. На плече его лежала маленькая, теплая рука. Возле себя он увидел женщину, она сидела в его рубашке и что-то тихо напевала. Ее золотистые волосы были заплетены в косу, а носик-пуговка смешно вздернут.
- Кто ты? - спросил Гаврила. - Ты, ты, ты, - неслось по пещере.
- Я Иза, - чуть слышно ответила она.
И тут Гаврила заметил, что глаза у нее разные, один глаз желтый, другой голубой, кожа светилась перламутром, и ямочки, о боже! Гаврила чуть с ума не сошел от этого чуда. Отрешенный взгляд ее блуждал по лицу Гаврилы и дарил ему свет. А Гаврила уже будто бы и спятил от захлестнувшей любви.
- Я люблю тебя, - проблеял он.
- Ты чуть не погиб, тебя ищут. - Она, казалось, не слышала его слов. Ты должен улететь на северное полушарие, где вечная тень.
- Я ничего не должен, иди ко мне, иди, не томи меня.
Внутри Гаврилы бушевало пламя, желание обладать Изой рвалось наружу. Гаврила зажмурился и больно прикусил язык. А когда открыл глаза, перед ним сидел кролик.
- Иза, Иза! - кричал он и передергивался.
- Ну, что ты орешь, аргудяй двуногий, - сиплый голос кролика ужалил Гаврилин слух. - Тут недавно с Венеры прилетел гамадрил одноногий, так его растворили в море Винос. - Кролик засмеялся.
Любовь Гаврилы вмиг улетучилась, он почувствовал опасность, а черный кролик своими беспардонными речами не внушал никакого доверия. Нет, что ни говори, а с женщинами куда интереснее общаться, чем с этим шерстяным...
- Я не аргудяй, а Гаврила Мамонтов, могли бы и повежливей разговаривать.
Кролик прыгнул Гавриле на плечо и зашептал:
- Некогда мне с тобой миндальничать, уходить отсюда надо, и побыстрее.
Гаврила растерялся.
- А что такого я сделал? Я свободный человек и прилетел на свободную планету.
- Я перенесу тебя в северное полушарие, иначе ты погибнешь, видишь тень на камне стала черной, они приближаются.
Гаврила не захотел выяснять, кто это - они. Он попросил кролика вернуть летучий голландец.
- Без солнца и света я не могу. Я хочу жить, хочу познавать...
- Прощай, - сказал кролик, - и помни, что на любой планете ты будешь изгнанником.
Гаврила обиделся:
- Неправда. Просто там, где бабы, жди неприятностей.
Кролик исчез. А мимо Гаврилы поплыли пунцовые губы, руки с позвякивающими серебряными браслетами и глаза, много глаз, они висели на нитках, как игрушки на елке.
"Бежать, бежать отсюда к чертям собачьим", - думал Гаврила. Сначала он бежал медленно, но по мере того, как пещера становилась все уже и уже, Гаврила почувствовал смрадный запах и побежал со скоростью первоклассного спортсмена. Выбежал из пещеры, и камни со скрежетом сомкнулись. Успел.